Добровольческое движение «Даниловцы» предлагает серию авторских публикаций «Волонтерство для чайников«. Мы даем ответы на разные-разные вопросы о волонтерстве. Нашим ответам можно доверять! Своими знаниями, размышлениями и опытом делятся опытные работающие сегодня волонтеры, координаторы волонтерских групп, специалисты и эксперты.
Проблема вины волонтеров.
Работая с волонтерами, мы часто сталкиваемся с тем, что люди нам говорят о своих переживания вины. Почему именно в волонтерстве так много и так часто всплывает это чувство? Казалась бы, волонтерство – дело личного выбора и личного решения, это должно быть «пространство, свободное от вины» — а получается наоборот.
Андрей Мещеринов создатель и первый координатор волонтерской группы в детском отделении НИИ Нейрохирургии им.Бурденко. По профессии — музыкант, скрипач, преподаватель. Сегодня Андрей — координатор и специалист по сопровождению волонтеров. Опыт волонтерской работы более 6-ти лет.
Лидия Алексеевская — создатель и первый координатор волонтерской группы Движения «Данилловцы» в Российской детской клинической больнице (в отделениях гинекологии и нефрологии). По профессии — психолог, детский игровой терапевт. За плечами пять лет лагерей — создания и проведение психолого-педагогических программ в детском лагере «Звезда Вифлеема». Сегодня Лида — координатор и специалист по сопровождению волонтеров. Опыт волонтерской работы более 6-ти лет.
Первый взгляд
Субъективный волонтерский взгляд достаточно специфичен. Чаще всего люди чувствуют себя виноватым, когда они не приходят к подопечным, например, к детям в больницу. Причем чувствуют себя виноватыми в любых случаях — если в это время экзамен, или дальняя поездка на отдых, или они сами заболели, или день рождения у родителей.
Бывают очень интересные случаи: волонтер говорит, что не придет в такой-то день в больницу, поскольку у его мамы день рождения. Вскоре он передумывает и говорит, что все-таки придет, но ненадолго. А когда приходит к детям, вдруг видит, что ребенок, с которым он хотел встретиться и заниматься, в этот день на операции. Тогда волонтер не находит себе места, и он просит разрешения уйти. Человеку реально плохо, он себя чувствует виноватым – причем перед всеми сразу.
Волонтеры чувствуют себя виноватыми даже за то, что они здоровы, что им хорошо, в то время как плохо другим (подопечным). А бывает, что волонтеры рассказывают в своем институте или на работе, о том, чем они занимаются в больнице, и вне зависимости от скептического отношения или восхищения, они опять же чувствуют себя виноватыми.
Здесь важно различить саму вину и «чувство вины». Вина, в первую очередь, связана с тем, что мы действительно кому-то причинили ущерб, или что-то из должного не сделали. Рациональное переживание вины – один из инструментов нашей совести дать понять, что мы совершили что-то, не соответствующее нам самим (совесть указывает на вину перед собой, в то время как стыд – перед другими). Например, если координатор просил волонтера куда-то съездить, а он отказался – защитил свои границы – волонтеру может быть стыдно перед координатором, он может сожалеть, что не помог, но при этом не быть виноватым, потому что его отказ защищал какие-то его ценности. Иррациональное же переживание, гнетущее «чувство вины», может быть вообще не связано с нанесенным ущербом, а прикрывать собой другие сильные чувства, защищать от них.
Разберем самую распространенную ситуацию — волонтер не пришел к детям в больницу и уверен, что причинил им досаду или боль. Не оправдал надежду или ожидание. Но насколько эта вина обоснована? По-разному. Ведь, это ситуация, которую можно и должно проговаривать с ребенком.
Например, иногда волонтер может сказать в понедельник: «Мы обязательно придем в среду», — имея в виду, что придет волонтерская группа, и совершенно не имея в виду себя. В таком случае, ребенок действительно будет человека ждать, и ему будет нанесен ущерб. В данном случае, чувство вины оправдано, оно подсказывает об ошибке в отношениях с ребенком. Если волонтер не в первый раз так обманывает ожидания малыша, то координатор может донести переживания страдания ребенка волонтеру, чтобы он так себя больше не вел.
Но если волонтер четко и ясно говорит о себе, что он не придет в такой-то день, то и повода для вины нет. Зная это, мы учим наших волонтеров говорить так: «Я постараюсь прийти. Я хочу прийти к тебе. Я буду стараться, но не могу обещать». Волонтер берет на себя личную ответственность за отношения, правдивость и четкость помогают избежать ущерба.
Иррациональное
Есть и другой вид вины — иррациональный. Если волонтер знает, что он обещаний не давал и вел себя ответственно, но чувство вины все равно есть. Возможно, это происходит потому, что отношения выстраиваются из позиции неравенства. Конечно, понятно, что волонтеры взрослее, сильнее, здоровее, чем дети. Вопрос в том, как с ребенком общаться? С одной стороны, есть возможность стать защитником маленькому несчастному, беспомощному ребенку. Или наоборот, возможность сделать из ребенка великого мудреца, который столько пережил за малое время, тогда, как взрослый волонтер прожил гораздо больше, но ничего в жизни не понимает. Так вот, любая попытка сделать отношения неравными, сделать так, чтобы один из нас был «сверху», а другой «снизу» – это та ситуация, в которой очень часто будет возникать чувство вины — оттого, что ты или бесполезен для ребенка, как не переживший столько сколько он, или при всем желании не можешь быть защитником, да и порой просто беспомощен в том, о чем тебя просит ребенок.
Единственно правильная позиция для общения — на равных, как партнеры и друзья. Каждый ценен и дорог не потому, что чем-то владеет, или не владеет, или что-то умеет, или не умеет, а просто сам по себе. Очень важно координатору помогать волонтеру в таком вот действительно партнерском отношении, на равных, чтобы волонтер не проваливался «вниз» или не поднимался «наверх». При таком подходе происходит профилактика иррационального чувства вины. И это простые вещи, поддержать в которых волонтера может каждый координатор – не обязательно быть профессиональным психологом.
Поясним, что значит быть на равных. Как, к примеру, тридцатилетней женщине быть на равных с семилетним мальчиком? Это означает, что мои чувства, мой опыт, мое состояние, мои переживания, как волонтера, имеют равную ценность с переживаниями, чувствами, ценностями и прочими вещами моего подопечного.
Это про то, что у ребенка есть своя жизнь и своя опора. Волонтер нужен ребенку, ребенок нужен волонтеру, но никто друг без друга не погибнет. Не-приход к ребенку волонтера не обрушает его жизнь. Так или иначе, даже в больнице дети не остаются абсолютно одни лицом к лицу со своей скукой, переживаниями и плачем. И у волонтера вне больницы есть рядом люди, которым он нужен. Ребенок идет своим путем. Это его жизнь, она так устроена. Волонтер и ребенок встречаются какое-то небольшое количество часов в неделю.
Трезвость и честность волонтера в отношении себя дает так же понимание, что вокруг другие волонтеры и они не хуже, чем он. Его коллеги-друзья (волонтеры), с ним или без него могут быть с детьми и все будет хорошо.
Есть и еще одна причина иррационального чувства вины волонтера. В нашем случае волонтерство – это выстраивание личных отношений с подопечными, часто связанных с какими-то собственными глубокими переживаниями волонтера. Нередко это детские переживания, особенно если волонтеры работают в детской больнице: меня в детстве недолюбили, недожалели, ко мне в больнице плохо относились, поэтому я хочу помочь этому ребенку. А если смотреть на детский опыт, то чувство вины имеет четкое время возникновения. Это возраст, когда ребенок впервые сталкивается с крахом своего детского «всемогущества», сталкивается с реальным опытом, что он чего-то не может, ни сам, ни через родителей. Это очень травмирующее переживание своей беспомощности, и чувство вины становится защитой от него. Не «я это никак не могу сделать, даже если очень хочу и очень стараюсь», а «я это не сделал, потому что мало старался или не очень хотел, я виноват; но если я приложил бы усилия — у меня все получилось бы». Вина в этом контексте — такое буферное чувство.
И у волонтеров могут включаться именно эти чувства. Когда ты почти никак не можешь всерьез повлиять на судьбу ребенка, который тебе важен и дорог, не можешь его исцелить или дать ему дом, семью — иногда легче переживать чувство вины, чем принять свою реальному беспомощность в этой ситуации. И чем меньше эту ситуацию сознательно рассматривать, обсуждать, а только отдаваться переживаниям — тем сильнее разрастается это чувство вины. Можно сказать, что чувство вины питается туманом неопределенности. Рассуждения помогают увидеть свою реальную ответственность и как-то конструктивно действовать в ситуации, когда я действительно виноват. Очень важно, поэтому, рассмотреть ситуацию с такой точки зрения: а кому нанесен реальный ущерб? Начинать надо с понимания: что вообще на самом деле произошло или происходит? Если я действительно нанес какой-то ущерб, я могу его как-то компенсировать: исправить, извиниться, в следующий раз так не делать. А вот если при детальном рассмотрении выяснится, что реального ущерба нет – подумать, какие чувства «прячутся» за переживанием вины, увидеть и принять их.
Мы разработали и проводим тренинг о чувстве вины. Мы просим участников написать на бумаге, что бы они хотели услышать в той ситуации, когда чувствуют себя виноватыми. Ответы участников очень разные и очень личные. Кому-то в этот момент на самом деле просто очень не хватает похвалы – он хочет услышать: «Ты молодец! Ты делаешь хорошо!». Кому-то не хватает поддержки: «Я рядом, я с тобой! Не бойся!». Кому-то: «Ты сделал достаточно. Отдыхай!».
Если волонтер не может отстраниться и посмотреть со стороны, то чувство вины может стать и инструментом манипулирования волонтерами и со стороны подопечных и со стороны организаторов волонтерской помощи. Например, мы видели маленькую девочку в НИИ нейрохирургии Бурденко, которая выстроила вокруг себя всю волонтерскую группу, потому что бедной девочке не нравилось все, что предлагают волонтеры. И волонтеры, чтобы искупить свою беспомощность и нерадивость, просто собрались вокруг нее одной и по очереди предлагали ей свое внимание. При этом каждый из волонтеров чувствовал себя плохо, потому что он старается, но у него не получается. Это длилось до тех пор, пока мы наконец не посмотрели на все это со стороны. И нам стало смешно, мы расхохотались.
О манипуляции
Со стороны организаторов волонтерской деятельности, например координатора группы, вполне понятно желание, чтобы «сегодня к детям кто-нибудь пришел». Не так сложно позвонить кому-то из волонтеров и сказать: «Если ты не придешь, маленькая девочка останется одна и будет тосковать, глядя в окно…» И волонтер придет — раз, второй – но в какой-то момент поймет, что его «используют», и перестанет ходить. Можно выиграть месяц-полтора, но потом человек неизбежно начнет выгорать, ему станет плохо. Да, он придет к той самой девочке и девочка действительно ждет. Но… он пришел не по собственному желанию, а по желанию координатора. А человек, который идет не по своей воле, выгорает — у него кончаются ресурсы, потому что у него нет возможности получить взамен то, что хочет именно он. Если человек идет по своему желанию – он может получит желаемое, и это его поддерживает и придает ему силы. А если он идет по желанию координатора – координатор получает желаемое, а волонтер только тратит силы, но при этом не восполняет.
Такая манипуляция есть в том числе и неуважение к ребенку. Мало кто хочет, чтобы его навещали и приходили в гости «из чувства долга», «чтобы не быть виноватым». Ну провел волонтер это время с девочкой. Он вышел и сказал: «Уф, я молодец. Я отработал. Я спас эту девочку от тоски». А девочка скажет: «Уф, я молодец. Я развлекла этого волонтера, я оправдала его ожидания» — дети это все хорошо чувствуют. Потрудились? Да. Но не произошло той глубокой встречи, что ждут и дети и волонтеры, нет тех отношений, что живительны для всех.
Поэтому координатору, если он заинтересован в том, чтобы человек ходил как можно дольше в больницу, и происходили настоящие встречи — важно заранее проговаривать с волонтером, что мы делаем, и на что волонтер готов, а на что нет. К примеру, мы, волонтеры, не спасаем людей, мы даже их не лечим. Мы делаем только то, о чем договорились. К примеру, мы играем и общаемся. Тогда выстраиваются границы пространственные, временные, по задачам. И это является некоторым ориентиром для волонтера. Все равно, конечно, будет всплывать чувство вины — сильное, неосознанное – мы все этому подвержены постоянно, особенно в отношениях личной свободы и ответственности. Но есть возможность опереться на авторитет координатора, на договор, на правила. Есть возможность опереться на свои ценности, на голос совести, на свои потребности. Не стоит волонтеру «бороться с чувством вины» — это неблагодарное дело. Одна из задач волонтера — возрастать в новых отношениях, в уважении к себе, Богу и другому человеку – так постепенно «темница вины» будет сменяться на «пространство личной свободы и ответственности».
Текст подготовлен к публикации Мариной Белокопытовой и Юрием Белановским